— Ох, Иванушко, ну и молодец ты!. Скажи какого красавца залобовал. Ну, ну!
Она напоила меня парным молоком и погнала спать. Но разве можно было в такую минуту спать? Заскрипела калитка и во двор вбежал взъерошенный Митяшка.
— Кажите, где добыча? — закричал он, бросаясь к тарантасу.
Я провел его в сенцы, где на подостланной соломе лежал, вытянув длинные сухие нога, чудесный козёл. Митяшка остановился на пороге в немом восхищении. Он не верил своим глазам.
— Неужто дед не врёт и ты сам стрелял такого? — взволнованно спросил он.
— Угу! — со всей охотничьей важностью подтвердил я.
Попозднее набежал к нам в курень Казанок с дружками. Все они долго дивовались, ахали, пока бабушка не выпроводила их за дверь.
— Ну, пошли, пошли, балуй-головушки, день-то ноне жаркий, козла надо разбирать, а то, сохрани бог, зачервивеет! — проворчала она.
Запершись в сенцах, она с дедушкой стала «разбирать» козла. Они долго возились с ним и когда отперли дверь и впустили меня, на земляном полу, в сенцах лежала мокрая от крови солома, а в кадке, густо покрытой слоем соли, лежали куски мяса.
— Зачервивел твой козёл? — с досадой пожаловалась бабушка: — На ходу зачервивел. Под кожей воя сколько угрей-то наковыряли, не приведи господь!
— Недаром и кобился! — вразумительно сказал дед.
— Да это твой козёл кобился! — перебил его я. — Мой-то вожак на водопой стадо вёл!
— А ты, годи, не суйся, когда старший гуторит! Умнее старого казака думаешь быть! Ишь ты, охотник!
В голосе старика мне послышалась насмешка, от которой у меня на глазах навернулись слёзы. Заметя их, бабушка, осадила старика.
— Ну, не кричи больно, не поучай! Хорош учитель, коли ученик козла застрелил, а сам ни в какую!
Дед смолк, проглотил слюну.
Невелико богатство перепало от охоты. Шкура сайгака оказалась испорченной червями и на доху никто её не хотел купить. Мясо пригодилось самим. Только лирообразные рога Дубонов купил за четвертак, да и то с оговоркой:
— Куда они! Я и беру их только для красы, пусть дочка полотенце на них вешает. Ведь на выданьи!
Мясо сайгака я не мог есть: мне всё время представлялся бегущий на водопой красавец-козёл. Кусок не шёл в горло.
— Дедушко, — спросил я. — Сайгака-то убили, а польза малая! Для чего тогда и кружили столько по степи, да ты полз!
— Милый ты мой, как повелось и старые люди бают: охота пуще неволи! — ответил он мне.
8. ВАРВАРКА
Варварка выросла в семье верхне-уральского вдового казака Подгорного. Все станичники любили её за необычайную красоту, за независимый характер и за её неутомимость в работе. Высокая, стройная певунья-казачка привлекала к себе всех своим приятным свежим лицом, тёмноголубыми глазами под густыми дугами бровей и весёлым нравом. Немало молодых станичников вздыхали по красивой казачке, но Варварушка ни на кого не обращала внимания. Ко всем она относилась ровно и ласково. Сильно дорожила она своей волей. Но как ни отказывалась она от общей девичьей участи, ей пришлось покориться отцовской указке и выйти замуж. Однако, своим мужем она выбрала ничем непримечательного смирного и скромного магнитогорского казака Степанку. Может этот выбор Варварушкой был сделан с целью сохранить свою относительную свободу и после выхода в замужество. Степанко во всём покорялся жёнке. Но вместе с мужем Варварке не долго пришлось прожить, его вскоре забрали на действительную службу и осталась молодая казачка одна. С переездом в Магнитную она ещё больше расцвела, стала пышнее, движения округлились, и глаза приобрели привлекательную задумчивость.
Мы проходили с Митяшкой по станице и он, захлебываясь от восторга, говорил мне:
— Она самая красивая казачка на свете, самая добрая!
Я вполне согласился с ним и добавил:
— Она самая умная!
Мы брели под жарким полдневным солнцем, станичная улица будто вымерла, было пустынно и многие ставни закрыты. И только в доме священника из распахнутых окон доносилось пение. Мы поравнялись с церковным домом и вдруг Митяшка крепко схватил меня за руку.
— Смотри, что робится!
Под широким раскрытым окном сидели двое: закинув вызывающе голову и сладко жмуря глаза, на гитаре играл Кирик Леонидович, а рядом с ним, кокетливо жеманясь, надрывно пела цыганский романс круглолицая румяная поповна Любушка. Томным голосом она напевала учителю:
Очи чёрные, очи жгучие,Как люблю я вас,Как боюсь я вас!Знать в недобрый час,Я увидел вас!..
— Ах, анчутка! — вскричал возбуждённо Митяшка: — Гляди, как надрывается лупоглазая!
Пылая гневом, он не в силах был оторвать от окна потемневшего взгляда.
— А что, если камнем запустить! Небось не так зароет, ведьмачка!
— Да ты сдурел! — схватил я его за руку: — Ну, что из того, что поют?
— Так она ж, окаянная красуля, ловит жениха себе! А Варварушка тогда при чём?
Он поближе подошёл к окну и вызывающе выкрикнул:
— Здравствуйте, Кирик Леонидович!
Перебирая струны, учитель взглянул за окно и равнодушно обронил:
— А это ты!
Но Митяшка не отступил. Ревниво и зло поглядывая на поповну, он сказал:
— Привет вам, Кирик Леонидович, от Варварушки! Она просит вас сейчас зайти по важному делу!
Поповна сделала капризное движение круглым плечом, надула губы.
— Вот видите, ваша симпатия зовёт вас! — жеманясь и злясь, оказала она учителю.
— Пустое вы говорите, Любушка, — ответил учитель, закручивая свои тёмные усы.
— Нет! Нет! — сердито затопала она ножкой: — Идите, идите! Вас ждут!
Но Кирик Леонидович не двигался с места, а Митяшка не сводил с него мстительных глаз.
— Ну, чего ты! Пошёл! — крикнул на него учитель.
— Хорошо, коли так! Погоди ж, я тебе напомню это! — сжал кулак казачонок и отошёл от окна. — Пошли! — сказал он.
Я догадался, что думает предпринять наш дружок, и чтобы не огорчать Варварушку, сказал ему:
— Ты смотри, молчи! Ничего ей не говори!
— Ишь ты! Как бы не так! Он подсыпается к поповне, а я молчи, ну нет! — свистнул Митяшка и, сорвавшись с места, помчал вдоль улицы к своему куреню. Он ворвался во двор в ту минуту, когда Варварушка спускалась с крылечка.
— Варварка, гляди, что робится! Кирик Леонидович романцы с поповной распевает! — вбежав, закричал он.
С румяного сияющего лица Варварушки мгновенно сошла краска. Она обмякла и опустилась на ступеньку крылечка.
— Ох, моё горюшко! — простонала она.
В глазах казачки заблестели слёзы, они набухли и жаркими каплями покатились по бледному лицу.
— Ох, ты моё горюшко! — сквозь слёзы повторяла она: — Будто чуяло моё сердце. Может ты обмишурился, Митяшка?
Казачонку стало жалко свою приёмную мать, он понял свой промах и потупил глаза.
— Может и поблазнило мне, но будто его голос чуял! — нерешительно отозвался Митяшка. — Может Иванушко лучше видел! — указал он на меня.
Варварушка подняла на меня заплаканные глаза.
— Я ничего не видел! — солгал я, очень расстроенный глубокими переживаниями молодой женщины.
— Ну, ничего, ничего! — прошептала она, вытирая слёзы. — Не глядите так на меня, это я по дурости…
Она поднялась и расслабленной походкой ушла в горницу.
— Видишь, что ты наделал! — набросился я на дружка.
Митяшка почесал за ухом.
— Ошибся малость! — сознался он. — Но того хворобу-изменщика, из ружья стрелял-бы!
Убитые горем мы оба вышли на реку и долго бродили, думая как помочь Варварушке в беде…
Вечером я забрался на «кошачью горку»; деда не было, я прикрылся его старым полушубком и долго с тоской смотрел на оконце. За ним сиял зеленоватый лунный свет. Бабка возилась у печки. В эту тихую пору дверь скрипнула и в горницу неслышно вошла Варварка.
— Ты что так припозднилась? — тихо спросила её бабушка.
Казачка жарко жалуясь что-то зашептала старухе.
— Ах, он непутёвый! Ах, он, обманщик! — возмущённо выкрикивала бабушка.
Я плотнее укрылся полушубком и совсем замер. Рядом на краю печки сидел кот Власий и сверкал своими колдовскими глазами. Варварушка испуганно взглянула на кота, поёжилась, но Власий Иванович сидел не шевелясь, не обращая внимания на гостью. А она страстно и горячо жаловалась старухе:
— Присушила его поповна. Присушила Любушка! Нет ли у тебя, бабушка, чего на отсуху?
— Есть, моя жаворонушка, и на присуху, и на отсуху! — успокаивала её бабушка.
— Помоги мне, родная! — жалостливо просила казачка.
Меня всего потряс её умоляющий голос, внезапная слабость этой женщины. Всегда весёлая, сильная и горделивая, а тут неожиданная измена сломила её.
Бабушка зачерпнула ковшик воды, перекрестилась три раза и шопотком сказала Варварушке: